Природа латвийского кризиса иная, чем мирового.
Валерий Ролдугин — доктор экономики, председатель профессорского совета Балтийской международной академии. Интервью в газете «Вести сегодня» 15.04.10. Н. Севидова.
Специфика латвийского финансового кризиса в том, считает Валерий Ролдугин, что мы развалили единственный рынок, который визуально функционировал: рынок недвижимости. Другие, не считая банковского, практически не работали: рынок ценных бумаг пребывал в зачаточном состоянии, как и рынок труда: специалисты и молодежь уезжали и продолжают уезжать за границу. Правительство, пытаясь охладить перегретую экономику, приняло антиинфляционную программу. Из 30 ее пунктов убийственными для рынка недвижимости были два: 10–процентное резервирование собственных средств при строительстве ипотечных объектов и требование к заемщикам предъявлять справки о зарплате. Вместе со спекуляцией подорвали всю экономику. Ведь на недвижимости у нас был завязан весь бизнес, в том числе банковский. Редко какое предприятие не инвестировало в сделки с недвижимостью. Любой рынок должен иметь определенное количество реальных торговцев и спекулянтов, т. е. участников рынка, обладающих свободными финансовыми ресурсами. Другое дело, что это должно быть в цивилизованных рамках. С таким же успехом можно бороться со спекулянтами на Нью–Йоркской фондовой бирже, иронизирует профессор. Основная заповедь должна быть «Не навреди». Поэтому действовать надо постепенно и продуманно, а не наскоками.
— Валерий Иванович, но если стоимость двушки в Риге в серийном микрорайоне сравнялась с особняком в Испании — это нормально?!
— А что у нас вообще работает нормально? Все относительно. Латвия — небольшая страна, здесь нет крупных бирж, с падения индексов которых в развитых странах начинается кризис. Опасность в том, что у нас серьезные финансовые потрясения начинаются сразу с коммерческих банков. Так было в 1995–м и 1998 годах, когда банкротилось сразу несколько банков. Последние десять лет банки сами раздували стоимость закладываемой им недвижимости, в десятки раз увеличив объемы кредитования. Но это не ново. Именно благодаря буму в сфере недвижимости поднялась, к примеру, Япония: вырос денежный оборот страны, все крупнейшие банки Японии были в лидерах на мировом финансовом рынке. Но Латвию, в отличие от Японии, в рецессию ввели непродуманными действиями.
Как это было?
Еще до мирового кризиса показатели динамики латвийского рынка недвижимости изменились в крайне негативную сторону. Девелоперам и другим застройщикам стало трудно получать в банках ипотечные кредиты. Начались банкротства строительных компаний. Прошли первые аукционы по продаже недвижимости, которая ранее была заложена в банках. Такая ситуация совпала с мировым финансовым кризисом, который еще больше обострил ситуацию. На него списали все наши проблемы. Теперь вроде как и нет ответственных за неудачную программу, с которой, собственно, и начал раскручиваться наш внутренний экономический кризис.
— Оптимисты говорят о некоторых позитивных тенденциях: в марте остановился рост безработицы, немного вырос экспорт, выросла активность на рынке недвижимости. Может, и правда, оттолкнулись от дна и начали всплывать?
— Здесь больше самоуспокоения. Тенденция должна прослеживаться не один месяц и не у нас, а скорее в развитых странах, например в Германии. Латвия первая зашла в кризис и в числе последних из него выйдет. Как быстро мы выйдем из кризиса, зависит от успехов банковской системы, которые в ближайшее время будут бороться со второй волной кризиса. Банковскому сектору придется закрыть плохие кредиты либо за счет накопленной прибыли, либо взять на баланс и списать за счет доходов будущих лет. Главное, чтобы они сохранили ликвидность. И в этом банкам надо помочь, но не так, как «Парексу».
— Да мы уже одному банку помогали — ухнули в него весь бюджет…
— О «Парексе» надо говорить отдельно. Это особая тема. Я по крайней мере не владею данными о реальной ситуации в этом банке, без которых трудно о чем–то судить. Я вообще не представляю, как собираются делить банк на две части: «плохую» и «хорошую». Зачем потенциальному инвестору после покупки «хорошей» половины затем компенсировать инвестиции государства в «плохую» половину, сумма которых уже достигла миллиарда латов? Я думал, что для меня нет секретов в банковском деле, но это что–то новое в банковской практике. Я бы рекомендовал автору данного проекта серьезно подумать до принятия окончательного решения.
— А зачем вообще помогать частному банковскому бизнесу? Другие же частные предприятия и компании государство от банкротства не спасает?
— Дело в том, что у нас банки аккумулировали на своих счетах основную денежную массу. Они являются стержнем нашей экономики. Поэтому и благополучие населения, и функционирование экономики во многом зависит от стабильности банковской системы.
— Однако именно кредитная кабала стала трагедией для частных лиц и многих предпринимателей. Прибыли нет, обороты упали, зарплаты срезали, а проценты, штрафы, пени — умри, но отдай банку в срок.
— Да. Все попали в долговую ловушку, в том числе и сами банки.
— Банкам можно посочувствовать, а кто войдет в положение заемщиков? Условия выдачи кредитов безжалостные. По сути, люди оказались пожизненными рабами банков. Сейчас многие остались без работы и без собственности, но с огромными долгами, и надежды выбраться из этого ярма нет.
— И все же нельзя рассматривать кредиты как абсолютное зло. Без кредитования невозможно увеличить объемы производства, стало быть, невозможно создать и новые рабочие места. Предприятиям нужна финансовая подпитка в виде привлекаемых финансовых ресурсов. Главное, чтобы они не превращались в финансовые пирамиды, т. е. не перекрывали свои финансовые прорывы за счет банковских кредитов.
— Однако это игла, на которую нас посадили ростовщики. Вот Герчиков поднял «Дзинтарс» без заемных денег. Значит, можно и так развиваться?
— Это не совсем так. Когда–то он активно использовал кредиты для развития своего предприятия. То, что он сейчас предпочитает развиваться за счет собственных средств, объясняется, очевидно, тем, что он потерял доверие к банкам. С водой можно выплеснуть и ребенка. Дело в том, что если предприятие не пользуется кредитом, оно вынуждено держать страховой запас, то есть замораживать деньги. Они не работают, а это минус не только для предпринимателя, но и для всего общества. Использование банковского кредита позволяет оперативно оплачивать расчетные документы и подстраховывать риски.
— Сейчас вроде пошло кредитование малого бизнеса за счет европейских денег.
— Если вы не имеете в виду сферу бытовых услуг, то кредитованиие малых предприятий эффективно, когда они работают на договорах с крупным бизнесом. Если создать условия для развития корпоративных предприятий, то за своими клиентами на наши рынки потянутся крупные банки. Вместе с развитием крупного бизнеса найдут себе место средний и мелкий. Так и должна выглядеть наша перспектива. Сегодня же все происходит иначе: повышаются налоги, предприятия уходят с рынка и начинают работать в соседних странах. Трудовые ресурсы, в том числе студенты, которых мы готовим в наших вузах, уезжают в Ирландию и другие страны. Поэтому правительству давно пора объявить развитие промышленности в качестве основной прерогативы развития экономики. Но не следует забывать, что надо развивать и сельское хозяйство.
— Сейчас много разговоров о переходе с лата на евро. А зачем нам вообще нужно так стремиться в еврозону?
— Прежде всего потому, что обратной дороги нет. Процесс экономической интеграции в Европейском союзе должен идти дальше, т. е. в финансовую сферу, несмотря ни на какие кризисы. А история показывает, что именно в финансовой сфере больше всего разногласий. Великобритания, Дания и Швеция так и не вступили в еврозону. Еще труднее идет интеграция в бюджетной сфере, когда дело касается унификации налогов и сборов. Это и понятно, если передать эти функции в центр, чем будут заниматься чиновники. Есть и другая причина. Потому что нам нужно что–то делать с нашим латом. Не случайно в прессе много высказываний о необходимости девальвации лата. В отличие от двух других балтийских стран Латвия с момента введения лата до сегодняшних дней работает с переоцененной валютой. Это видно невооруженным глазом. В сентябре 1936 года за один британский фунт стерлингов давали более 25 латов. А сегодня, наоборот, латвийский лат является главным конкурентом фунту стерлингов, он даже тяжелее фунта. Сегодня его курс составляет около 77 сантимов. Современные потребительские корзины фунта и лата мало чем отличаются от 1936 года. Тяжелая национальная валюта невыгодна для экспортеров, но выгодна для иностранных компаний и банков, которые получали высокие прибыли.
— Так, может, Шкеле прав и нам нужен дефолт или мягкая девальвация?
— Девальвация сильно ударит и по предприятиям, и по народу. Немало усилий потребует и ценовая реформа, так как изменится масштаб цен, выраженный в новом курсе лата, что должно повлиять на размер зарплаты, пенсий, на бюджет страны и ее платежный баланс. Возрастет объем экспорта, соответственно, возрастут налоги, а также суммы, необходимые для погашения полученных ранее иностранных кредитов. Все это необходимо учитывать, приступая к столь непредсказуемой операции, как девальвация национальной валюты. Девальвация должна основываться на точных расчетах и не должна быть в ущерб населению. Хотя я не знаю ни одной денежной реформы, которая проводилась в пользу населения.
— Каков же, на ваш взгляд, выход?
— Несмотря на то что девальвация лата назрела, сегодня важна не она, а переход на евро. Необходимо активизировать переговоры о вступлении в еврозону де–юре или де–факто. Лучше, конечно, официально с финансовой поддержкой ЕС. Введение евро позволит не проводить ряд вышеупомянутых мероприятий.
— Но переговоры с Евросоюзом о переходе Латвии на евро де–факто могут оказаться не менее сложными.
— Конечно. Но я не верю тем, кто утверждает, что это очень сложно сделать. У нас уже долгие годы выдаются кредиты в евро, разрешено покупать за евро некоторые товары и услуги — автомобили, землю, квартиры. А ведь по закону у нас единственное платежное средство — лат. Что же мешает, например, торговать за евро бытовой техникой? Всех удивляли высокие темпы инфляции. Что же удивительного, если латовая наличность на те же суммы оставалась несвязанной? Евроизация рынка у нас уже произошла. И никто с этим не боролся и не борется. И этот недостаток можно обратить в достоинство. Возьмите Черногорию. Она не входит в еврозону, но использует евро в качестве национальной валюты. И не она одна. А если мы будем оглядываться на Маастрихтские соглашения, то вообще никогда не войдем в еврозону. Ведь чем больше мы берем займов, тем в меньшей степени мы соответствуем этим критериям. Поэтому нужно вести активные переговоры с Европейским союзом, тем более комиссар по монетарной политике Еврокомиссии является представителем Латвии.
Специфика латвийского финансового кризиса в том, считает Валерий Ролдугин, что мы развалили единственный рынок, который визуально функционировал: рынок недвижимости. Другие, не считая банковского, практически не работали: рынок ценных бумаг пребывал в зачаточном состоянии, как и рынок труда: специалисты и молодежь уезжали и продолжают уезжать за границу. Правительство, пытаясь охладить перегретую экономику, приняло антиинфляционную программу. Из 30 ее пунктов убийственными для рынка недвижимости были два: 10–процентное резервирование собственных средств при строительстве ипотечных объектов и требование к заемщикам предъявлять справки о зарплате. Вместе со спекуляцией подорвали всю экономику. Ведь на недвижимости у нас был завязан весь бизнес, в том числе банковский. Редко какое предприятие не инвестировало в сделки с недвижимостью. Любой рынок должен иметь определенное количество реальных торговцев и спекулянтов, т. е. участников рынка, обладающих свободными финансовыми ресурсами. Другое дело, что это должно быть в цивилизованных рамках. С таким же успехом можно бороться со спекулянтами на Нью–Йоркской фондовой бирже, иронизирует профессор. Основная заповедь должна быть «Не навреди». Поэтому действовать надо постепенно и продуманно, а не наскоками.
— Валерий Иванович, но если стоимость двушки в Риге в серийном микрорайоне сравнялась с особняком в Испании — это нормально?!
— А что у нас вообще работает нормально? Все относительно. Латвия — небольшая страна, здесь нет крупных бирж, с падения индексов которых в развитых странах начинается кризис. Опасность в том, что у нас серьезные финансовые потрясения начинаются сразу с коммерческих банков. Так было в 1995–м и 1998 годах, когда банкротилось сразу несколько банков. Последние десять лет банки сами раздували стоимость закладываемой им недвижимости, в десятки раз увеличив объемы кредитования. Но это не ново. Именно благодаря буму в сфере недвижимости поднялась, к примеру, Япония: вырос денежный оборот страны, все крупнейшие банки Японии были в лидерах на мировом финансовом рынке. Но Латвию, в отличие от Японии, в рецессию ввели непродуманными действиями.
Как это было?
Еще до мирового кризиса показатели динамики латвийского рынка недвижимости изменились в крайне негативную сторону. Девелоперам и другим застройщикам стало трудно получать в банках ипотечные кредиты. Начались банкротства строительных компаний. Прошли первые аукционы по продаже недвижимости, которая ранее была заложена в банках. Такая ситуация совпала с мировым финансовым кризисом, который еще больше обострил ситуацию. На него списали все наши проблемы. Теперь вроде как и нет ответственных за неудачную программу, с которой, собственно, и начал раскручиваться наш внутренний экономический кризис.
— Оптимисты говорят о некоторых позитивных тенденциях: в марте остановился рост безработицы, немного вырос экспорт, выросла активность на рынке недвижимости. Может, и правда, оттолкнулись от дна и начали всплывать?
— Здесь больше самоуспокоения. Тенденция должна прослеживаться не один месяц и не у нас, а скорее в развитых странах, например в Германии. Латвия первая зашла в кризис и в числе последних из него выйдет. Как быстро мы выйдем из кризиса, зависит от успехов банковской системы, которые в ближайшее время будут бороться со второй волной кризиса. Банковскому сектору придется закрыть плохие кредиты либо за счет накопленной прибыли, либо взять на баланс и списать за счет доходов будущих лет. Главное, чтобы они сохранили ликвидность. И в этом банкам надо помочь, но не так, как «Парексу».
— Да мы уже одному банку помогали — ухнули в него весь бюджет…
— О «Парексе» надо говорить отдельно. Это особая тема. Я по крайней мере не владею данными о реальной ситуации в этом банке, без которых трудно о чем–то судить. Я вообще не представляю, как собираются делить банк на две части: «плохую» и «хорошую». Зачем потенциальному инвестору после покупки «хорошей» половины затем компенсировать инвестиции государства в «плохую» половину, сумма которых уже достигла миллиарда латов? Я думал, что для меня нет секретов в банковском деле, но это что–то новое в банковской практике. Я бы рекомендовал автору данного проекта серьезно подумать до принятия окончательного решения.
— А зачем вообще помогать частному банковскому бизнесу? Другие же частные предприятия и компании государство от банкротства не спасает?
— Дело в том, что у нас банки аккумулировали на своих счетах основную денежную массу. Они являются стержнем нашей экономики. Поэтому и благополучие населения, и функционирование экономики во многом зависит от стабильности банковской системы.
— Однако именно кредитная кабала стала трагедией для частных лиц и многих предпринимателей. Прибыли нет, обороты упали, зарплаты срезали, а проценты, штрафы, пени — умри, но отдай банку в срок.
— Да. Все попали в долговую ловушку, в том числе и сами банки.
— Банкам можно посочувствовать, а кто войдет в положение заемщиков? Условия выдачи кредитов безжалостные. По сути, люди оказались пожизненными рабами банков. Сейчас многие остались без работы и без собственности, но с огромными долгами, и надежды выбраться из этого ярма нет.
— И все же нельзя рассматривать кредиты как абсолютное зло. Без кредитования невозможно увеличить объемы производства, стало быть, невозможно создать и новые рабочие места. Предприятиям нужна финансовая подпитка в виде привлекаемых финансовых ресурсов. Главное, чтобы они не превращались в финансовые пирамиды, т. е. не перекрывали свои финансовые прорывы за счет банковских кредитов.
— Однако это игла, на которую нас посадили ростовщики. Вот Герчиков поднял «Дзинтарс» без заемных денег. Значит, можно и так развиваться?
— Это не совсем так. Когда–то он активно использовал кредиты для развития своего предприятия. То, что он сейчас предпочитает развиваться за счет собственных средств, объясняется, очевидно, тем, что он потерял доверие к банкам. С водой можно выплеснуть и ребенка. Дело в том, что если предприятие не пользуется кредитом, оно вынуждено держать страховой запас, то есть замораживать деньги. Они не работают, а это минус не только для предпринимателя, но и для всего общества. Использование банковского кредита позволяет оперативно оплачивать расчетные документы и подстраховывать риски.
— Сейчас вроде пошло кредитование малого бизнеса за счет европейских денег.
— Если вы не имеете в виду сферу бытовых услуг, то кредитованиие малых предприятий эффективно, когда они работают на договорах с крупным бизнесом. Если создать условия для развития корпоративных предприятий, то за своими клиентами на наши рынки потянутся крупные банки. Вместе с развитием крупного бизнеса найдут себе место средний и мелкий. Так и должна выглядеть наша перспектива. Сегодня же все происходит иначе: повышаются налоги, предприятия уходят с рынка и начинают работать в соседних странах. Трудовые ресурсы, в том числе студенты, которых мы готовим в наших вузах, уезжают в Ирландию и другие страны. Поэтому правительству давно пора объявить развитие промышленности в качестве основной прерогативы развития экономики. Но не следует забывать, что надо развивать и сельское хозяйство.
— Сейчас много разговоров о переходе с лата на евро. А зачем нам вообще нужно так стремиться в еврозону?
— Прежде всего потому, что обратной дороги нет. Процесс экономической интеграции в Европейском союзе должен идти дальше, т. е. в финансовую сферу, несмотря ни на какие кризисы. А история показывает, что именно в финансовой сфере больше всего разногласий. Великобритания, Дания и Швеция так и не вступили в еврозону. Еще труднее идет интеграция в бюджетной сфере, когда дело касается унификации налогов и сборов. Это и понятно, если передать эти функции в центр, чем будут заниматься чиновники. Есть и другая причина. Потому что нам нужно что–то делать с нашим латом. Не случайно в прессе много высказываний о необходимости девальвации лата. В отличие от двух других балтийских стран Латвия с момента введения лата до сегодняшних дней работает с переоцененной валютой. Это видно невооруженным глазом. В сентябре 1936 года за один британский фунт стерлингов давали более 25 латов. А сегодня, наоборот, латвийский лат является главным конкурентом фунту стерлингов, он даже тяжелее фунта. Сегодня его курс составляет около 77 сантимов. Современные потребительские корзины фунта и лата мало чем отличаются от 1936 года. Тяжелая национальная валюта невыгодна для экспортеров, но выгодна для иностранных компаний и банков, которые получали высокие прибыли.
— Так, может, Шкеле прав и нам нужен дефолт или мягкая девальвация?
— Девальвация сильно ударит и по предприятиям, и по народу. Немало усилий потребует и ценовая реформа, так как изменится масштаб цен, выраженный в новом курсе лата, что должно повлиять на размер зарплаты, пенсий, на бюджет страны и ее платежный баланс. Возрастет объем экспорта, соответственно, возрастут налоги, а также суммы, необходимые для погашения полученных ранее иностранных кредитов. Все это необходимо учитывать, приступая к столь непредсказуемой операции, как девальвация национальной валюты. Девальвация должна основываться на точных расчетах и не должна быть в ущерб населению. Хотя я не знаю ни одной денежной реформы, которая проводилась в пользу населения.
— Каков же, на ваш взгляд, выход?
— Несмотря на то что девальвация лата назрела, сегодня важна не она, а переход на евро. Необходимо активизировать переговоры о вступлении в еврозону де–юре или де–факто. Лучше, конечно, официально с финансовой поддержкой ЕС. Введение евро позволит не проводить ряд вышеупомянутых мероприятий.
— Но переговоры с Евросоюзом о переходе Латвии на евро де–факто могут оказаться не менее сложными.
— Конечно. Но я не верю тем, кто утверждает, что это очень сложно сделать. У нас уже долгие годы выдаются кредиты в евро, разрешено покупать за евро некоторые товары и услуги — автомобили, землю, квартиры. А ведь по закону у нас единственное платежное средство — лат. Что же мешает, например, торговать за евро бытовой техникой? Всех удивляли высокие темпы инфляции. Что же удивительного, если латовая наличность на те же суммы оставалась несвязанной? Евроизация рынка у нас уже произошла. И никто с этим не боролся и не борется. И этот недостаток можно обратить в достоинство. Возьмите Черногорию. Она не входит в еврозону, но использует евро в качестве национальной валюты. И не она одна. А если мы будем оглядываться на Маастрихтские соглашения, то вообще никогда не войдем в еврозону. Ведь чем больше мы берем займов, тем в меньшей степени мы соответствуем этим критериям. Поэтому нужно вести активные переговоры с Европейским союзом, тем более комиссар по монетарной политике Еврокомиссии является представителем Латвии.
Дайджест »
Природа латвийского кризиса иная, чем мирового. »
Views: 33937 Diplomatic Club
