Язык нужен для практических целей — поездок, общения, знакомства с информацией
Переводчик-синхронист и преподаватель Дмитрий Петров поделился профессиональными секретами и заверил, что может обучить английскому или немецкому почти любого человека.
Фото: itogi.ru
— Ваш отец — переводчик, мама — преподаватель иностранных языков. Вы не помните случайно, на каком языке сказали свое первое слово?
— Первые слова я сказал на детском языке, как и все, потому что дети далеко не сразу, а только через некоторое время начинают осознавать, что в нашем мире люди говорят на разных языках, что это связная система коммуникации, а не просто набор звуков. Тем не менее я достаточно рано, независимо от формального обучения, стал интересоваться языками, поскольку в доме, в силу профессии моих родителей, было много книг на иностранных языках — и художественных, и учебников, и словарей. Сначала я их просто листал, потом начал читать.
В семье никто не заставлял меня заниматься языками. Более того, мама надеялась, что я стану музыкантом, меня обучали игре на фортепиано. Учителя и близкие люди говорили, что у меня есть способности, но желания посвящать себя музыке не возникало, а вот заниматься языками явно всегда хотелось. Отчасти это было обусловлено генетическими факторами, но имелся и мой собственный интерес, который я по мере возможности проявлял. В школе учил английский и немецкий, а преподавала, кстати, моя мама. Параллельно занимался испанским и итальянским.
— Что в вашем понимании означает знание языка?
— Надо быть очень аккуратным в определениях. Невозможно разные языки знать на одном уровне. И, естественно, если языком не пользоваться, навык утрачивается. Есть такие, которыми я пользуюсь наиболее часто и профессионально как преподаватель, как переводчик и во время поездок, — это основные европейские языки: английский, немецкий, французский, итальянский, испанский. А есть те, которыми я неплохо владею, но более пассивно, то есть могу на них общаться, читать, но жизнь нечасто предоставляет ситуации, где ими можно воспользоваться. И есть древние языки, которые мне интересны с академической точки зрения, потому что я занимаюсь вопросами их эволюции, — это латынь, древнегреческий, санскрит, церковнославянский. На них уже никто не говорит, но тем не менее они оставили след в истории человечества.
— Когда у вас сформировалась своя система изучения языков? Наверное, когда уже сами освоили десяток-другой?
— Своя система стала формироваться, когда я понял: если применять обычную стандартную схему обучения, мне не хватит жизни, чтобы освоить интересующее меня количество языков. То есть цель была сугубо эгоистическая: найти какие-то обходные пути, в каких-то местах срезать дорогу, чтобы быстрее подойти к мало-мальски приемлемому уровню, который можно обозначить как владение языком. А когда это стало получаться для себя, захотелось поделиться и с другими. Стал проводить тренинги.
Надо оговориться: есть уровень профессионального владения, который нужен переводчикам, преподавателям, филологам. В этом случае не обойтись без очень глубокого освоения языка. Но 95 процентам людей язык нужен для более практических целей — для поездок, общения, переписки, знакомства с информационными источниками. У многих просто нет необходимости вникать очень глубоко во все богатство языка. Им нужен более быстрый и практический результат. Собственно, ради этого я и попытался сформулировать основные принципы методики. Суть ее сводится к следующему: есть ряд базовых алгоритмов, некая матрица, «таблица умножения» языка, которую необходимо как можно быстрее довести до автоматизма. Кроме того, важно следовать собственной мотивации. Язык дается, когда вы находите к нему свой собственный пароль, когда подбираете код для того, чтобы войти в новое пространство и чувствовать себя в нем комфортно.
— Как вы стали переводчиком-синхронистом? Кстати, ученые утверждают, что это одна из самых трудных специальностей, требующая нереального напряжения всех зон мозга…
— Поначалу я выбрал общее направление в жизни, не представляя себе, во что это выльется. А вообще интересно: в русском языке есть одно слово, которое обозначает эту профессию, — «переводчик». В большинстве других языков понятия «устный переводчик» и «письменный переводчик» передаются разными словами. Это два принципиально разных направления, которые требуют особых умений. В работе синхрониста комбинируются не просто знание и навыки иностранного языка, но некоторые спортивные и даже артистические способности. Спортивные — потому что требуются высокая стрессоустойчивость, быстрота реакции, физическая выносливость. А в плане артистических способностей нужна имитация манеры, даже темперамента человека, которого ты переводишь, а также некоторая степень идентификации с ним. Это своего рода подключение. Характерный пример — когда переводчик-мужчина переводит женщину, то он говорит от первого лица в женском роде: «я пришла», «я сказала» — и наоборот.
— Во времена становления русского капитализма вы уже работали переводчиком?
— Конечно. И очень активно. Кстати, в работе приходится учитывать такой фактор, как разница менталитетов. Менталитетов столько же, сколько народов. Немцы, испанцы, японцы — это очень разные иностранцы, у каждого свои представления и подходы к делу. Однажды я оказался с делегацией наших бизнесменов в одном из американских штатов. В США принят формат делового обеда — люди садятся за стол, перекусывают, а после этого начинают обмен презентациями и выступлениями. Я предупреждал американскую сторону, что так с нашими людьми нельзя. Если хотите обсудить дела, то это и надо сначала сделать, а потом уже за стол. Но они не вняли. Когда через полчаса после начала делового обеда они попытались позвонить в колокольчик, привлечь всеобщее внимание и объявить повестку дня, было уже поздно. Им сказали: мы ознакомились с повесткой дня, она очень интересная и насыщенная, так что давайте уже поднимем бокалы и продолжим обсуждение в более узком кругу, так сказать, по секциям.
— Не было такого, что на вас пытались взвалить ответственность за неудачную сделку?
— Такого не припомню. В этом смысле возможны два сценария. С одной стороны, если переводчик допускал промашку не один раз, его увольняли. Но, с другой стороны, немало переводчиков настолько прониклись темой, на которую приходилось переводить, что потом сами ушли в бизнес. Когда ты постоянно говоришь об одном и том же в течение какого-то времени, то неизбежно становишься в этом профессионалом.
Сейчас российские предприниматели заметно изменились. Разумеется, сложно говорить об усредненном портрете, но сегодня это люди, которые получили образование и воспитание уже после развала Союза, многие из них обучались в престижных учебных заведениях за рубежом, поэтому тип российского бизнесмена более или менее сравнялся с международным.
— Вы работали с президентами — с Горбачевым, Ельциным, Путиным. У каждого — характерная речь. Какие особенности приходилось учитывать?
— Любой человек — это индивидуальность. Что касается синхронного перевода, переводчики действуют попеременно, в парах. То есть как бы долго ни говорил человек, каждый переводчик работает 20—30 минут. Учитывать необходимо и статус человека, и его профессиональную сферу, и тематику. Перевод политиков — не самая страшная тема, поскольку они говорят, как правило, заранее подготовленную речь и достаточно абстрактно, общими фразами. В отличие от специалистов по информационным технологиям или по финансам, которые используют массу цифр, технического материала, терминов. Политики говорят в основном глобально и на всякий случай так, чтобы можно было интерпретировать и в одну, и в другую сторону.
— Были случаи, когда вам приходилось сглаживать сказанное, допустим, если выступающий использовал игру слов, метафору?
— Закон перевода метафор сводится к тому, что ни в коем случае не стоит пытаться переводить что-то буквально — это величайшая ошибка. Переводчик, в особенности синхронный, должен передавать ход мысли. А для этого подключать систему образного восприятия. Человек, который пытается переводить слово в слово, обречен на неудачу. Как только ты открываешь рот и начинаешь переводить человека, ты растворяешься в его мыслях и стараешься придерживаться лишь линии, которую он выдерживает в своем выступлении, ни в коем случае не цепляясь за отдельные слова и обороты, которые он произносит. Как правило, метафоры или образная речь не должны представлять трудностей.
— Но тот же Ельцин, например, частенько мог выдать некую загогулину…
— Над вопросом, как перевести загогулину, ни один профессиональный переводчик даже думать не будет. Важен контекст. Ведь отдельные слова не стоят, как остров в океане, они используются среди прочих фраз и предложений. Любое слово — часть огромного контекста, и именно на нем мы фокусируем свое внимание.
Не могу вспомнить в связи с моей работой с президентами каких-то курьезов, которые изменили бы ход мировой политики. Ни один переводчик не в состоянии переводить все произносимые слова, это и не требуется. Нужно перевести мысль — раз, и весь фактический материал: цифры, названия — это два.
— А если выступающий пошутил?
— Большая часть курьезов, связанных с работой синхрониста, относится именно к попыткам переводчика буквально перевести шутку, игру слов. Так ни в коем случае нельзя делать, и, когда я обучаю студентов синхронному переводу, всегда подчеркиваю это как очень важный принцип нашей работы. Классический пример. Был случай, когда русскоговорящий оратор использовал слово «козел» в ругательном смысле, и переводчик перевел на английский это слово буквально. С учетом того что в английском языке слово «козел» не несет никакого оскорбительного смысла, аудитория была, мягко говоря, озадачена.
Любой переводчик может допустить неточность. И не только он: люди из политики или большого бизнеса часто могут ляпнуть лишнего и используют факт перевода для того, чтобы оправдать свое неверное высказывание. Фраза «меня неправильно перевели» звучит из уст очень многих политиков. Чуть что не так — переводчик виноват.
— Случалось ли вам поправлять собеседника, если он ошибся?
— Бывают очевидные оговорки, которые допустимо поправлять. Например, могут перепутать, как бывало у некоторых американских политиков, Ливию и Ливан, Австрию и Австралию, Иран и Ирак. По ходу дела переводчик вставляет правильное слово. Но я вам скажу: то, что мы дожили до XXI века, во многом стало возможным благодаря работе переводчиков. Эту профессию я отношу к древнейшим. Она появилась, когда люди, вместо того чтобы сразу убивать друг друга, решили попробовать договариваться. Вероятно, какой-то толмач спас некую ситуацию, и с тех пор решили иногда вести переговоры.
— Насколько сложно работать с президентами? Или вам заранее дают бумажку с докладом?
— Бывают ключевые презентации, когда текст готовится заранее. Но большая часть перевода происходит во время встреч за круглым столом или в ходе неформального общения, или переговоров в узком кругу, когда идет обмен репликами. Это невозможно заготовить заранее. Ты просто знаешь тему, общую позицию — не более того. Но не ждите, что я расскажу вам какие-то закулисные секреты, тем более не будем забывать: опытные политики никогда не скажут лишнего. Гораздо более подробное и интересное общение происходит не в политических кругах, а среди представителей бизнеса. Там говорят о показателях, цифрах, суммах. И большая часть решений как раз принимается во время таких переговоров.
— Говорят, что синхронисты настолько отключаются, что через пять минут уже и не помнят, о чем шла речь во время перевода. Это правда?
— Пожалуй, немного утрированно. Мы помним тему, общее направление. Но одно из непременных условий профессиональной жизнедеятельности синхронного переводчика — стараться как можно быстрее избавиться от информации, с которой он только что работал, выкинуть ее из головы. Во-первых, чтобы не перегружать мозг. А во-вторых, чтобы подготовить площадку для новой информации, которая может относиться совсем к другой сфере. Обязательно надо уметь разгружаться. И еще — структурировать информацию, потому что невозможно быть специалистом во всем, но необходимо обладать рядом навыков, которые позволят обеспечить общение между специалистами.
— Вы можете переводить с одного иностранного на другой?
— В принципе могу, если речь идет о переводческой работе на основных европейских языках. Ситуации, когда нужно переводить, например, с французского на английский, изредка встречаются, но их можно считать экстремальными, экзотическими. Несколько историй у меня было связано с тем, что, например, представители Франции иногда настаивают на том, чтобы в официальной ситуации — на переговорах, в выступлениях — пользоваться именно французским языком, даже если они владеют английским.
— Действительно ли, когда человек изучает какой-то язык, это отражается на его характере?
— Такое влияние неизбежно, потому что язык не просто набор слов или каких-то грамматических правил, это обязательно еще один взгляд на мир. Каждый язык несет в себе историю народа, культуры, которая неизбежно впитывается в процессе обучения. В годы моего студенчества было замечено, что в строительных отрядах группы, которые изучали немецкий язык, трудились более усердно, чем остальные. Английские — несколько хуже, к тому же могли хорошо выпить и подраться. Итальянские и испанские не проявляли особого интереса к труду. Французские занимались художественной самодеятельностью. Налицо влияние языка.
— Говорят, что способности к языкам коррелируются с музыкальными — мол, тем, кто занимается музыкой, и языки легче даются?
— Думаю, здесь нет абсолютного знака равенства. Но действительно, человек, у которого развит музыкальный слух, больше предрасположен к языкам, поскольку навык различения звуков и фонетические способности, конечно же, во многом связаны со способностью воспринимать звуки и воспроизводить их.
— Как вы думаете, стоит ли избавляться от русского акцента, когда говоришь на том или ином языке?
— Если вы собираетесь жить в среде английских снобов, то вам, вероятно, следует попытаться избавиться от акцента. Вернее, приобрести соответствующий акцент. Но такая задача мало перед кем стоит. Большинству людей надо просто выйти на какой-то приемлемый уровень, который позволит им общаться, понимать и быть понятыми. В той же Америке нет единого стандарта. Там существует несколько стандартов произношения и есть огромное количество иммигрантов, которые говорят со своим акцентом. Нормы языка меняются в зависимости от того, кто им пользуется.
— Сейчас многие стали разговаривать по-русски, вставляя английские слова и с английской же интонацией — вверх в конце каждого предложения. Как вы относитесь к таким заимствованиям?
— Эти явления в большей степени свойственны корпоративному языку. Впрочем, в молодежной среде и раньше часто звучали английские заимствования. Кроме того, в деловых и профессиональных кругах иногда неосознанно, а порой и сознательно используют мыслеформы или парадигмы иностранного, чаще всего англоязычного мышления. Это как маркер, который обозначает принадлежность к определенному сообществу.
Если взять более длительный исторический период, то замечу, что русский язык пережил множество соприкосновений с другими народами и цивилизациями. А сила и мощь языка заключаются не в том, что он защищается и не берет ничего чужого, а в том, что он отфильтровывает ненужное, а затем переваривает и оставляет то, что обогащает его и делает сильнее. Так что я не боюсь заимствований, какого-то влияния других языков на русский. В английском языке, к примеру, 60 процентов всей лексики взято из французского. И никто не скажет, что английский язык из-за этого пострадал.
— Можете объяснить популярно, почему в английском языке такая разница между произношением и написанием?
— Во-первых, когда-то оно все так и произносилось. Во-вторых, в английском есть несколько фонетических версий языка, и все попытки произвести орфографическую реформу оканчивались неудачей, потому что приходилось выбирать какой-то один вариант, который не соответствовал другим нормам. Иначе говоря, то, что годилось бы для лондонского произношения, не соответствовало произношению ирландцев, шотландцев или американцев. Так что нынешняя английская орфография поддерживает единство английского языка. Так же как у китайцев иероглифы. Можно было бы заменить это все алфавитом, но, учитывая разнообразие китайских диалектов и вариантов произношения, это содействует единству нации.
— Вы встречали людей, которым вообще не дано выучить иностранный язык?
— Один из важных принципов успешного изучения — мотивация. Это могут быть путешествия, бизнес-контакты, общение или роман с иностранцем. Человек, который более или менее прилично владеет родным языком, по определению способен заговорить и на другом — хотя бы на базовом уровне. Ограничителем может служить только недостаток мотивации.
— Еще из языковой экзотики: как вы решились взяться за перевод частушек?
— В качестве эксперимента. Сейчас этот жанр не так распространен, но в свое время среди молодежи, студентов было принято собираться и петь частушки. Иностранные товарищи, наблюдая взрывы хохота, не понимали, в чем дело, а мне хотелось им помочь, и я перевел несколько частушек на английский, испанский, французский, немецкий, чешский. Несколько десятков всего… Частушки — это чисто русское творчество. Но литературным переводом я занимался и в других жанрах: переводил песни и стихи с английского, с других языков.
— У вас и семья интернациональная: супруга из Индии. На каком языке, кстати, разговариваете с вашими тремя детьми?
— На русском. Это естественно, потому что мы живем здесь. Хотя мои дети имели опыт и хинди, и английского. Мы часто ездили в Индию, а там все окружение, родственники говорили на хинди. Получалось полное погружение. В результате мой старший сын стал профессиональным переводчиком — тоже синхронным. Остальные не продолжили семейные традиции, но с языками у них все нормально.
